Сказка о Снежной Королеве - Страница 40

— Пока не знаю, — ответила она. — Так, как правильно. Чтобы никому не делать больно.

— Моя жена… — начал Рома.

— И я не хочу больше, чтобы ты говорил о своей жене. И о моем муже. Мы ошиблись в этом. У каждого из нас своя жизнь, и мы не должны лезть в жизнь друг друга.

Рома был не согласен:

— Ты думаешь, это возможно теперь?

Где-то уже щелкали единички и нолики, и новая программа была запущена. Анжелика решила обозначить контуры первого (и главного, как ей казалось) монстра. Она уже видела его лицо в предыдущей игре.

— Я не знаю. Но я знаю, что я больше ничего не хочу слышать про твою жену. Ты очень часто говоришь, что ты ужасный, но это все в тебе появляется только тогда, когда ты общаешься со своей женой. Я сегодня увидела ее… и я поняла, что она и есть то черное, мерзкое… Все это такая грязь… Я не хочу.

— Не хочешь чего?

— Я не хочу больше знать об этом, — Анжелика по-киношному взмахнула руками. — И я не хочу, чтобы это хоть как-то касалось меня.

Она ждала, что Рома будет защищать свою Катю, она уже готовила оружие. Но Рома сказал:

— Я очень боюсь, что ты права. В последнее время, когда я думаю о своей жене, мне тоже кажется, что она…

По его лицу пробежало нечто вроде судороги, губы дрогнули.

— В последнее время? — жестко переспросила Анжелика. — А куда ты смотрел раньше?

— Раньше — когда?

— Ты рассказывал миллион вещей, которые были с вами давно и от которых у меня просто мороз по коже!

— Ну, например?

— Да миллион! — Анжелика попыталась припомнить: что он там такое особо ужасное рассказывал? — Ну, например, когда от тебя была беременна девушка. То, что твоя жена чуть ли не пистолет у тебя просила, чтобы ее застрелить!

Наверно, это был действительно удачный пример. Рома даже задрожал, Анжелика увидела, как трясутся его руки на руле.

— Она не смогла бы! Это было сказано от избытка чувств!

— Да? А о чем она собиралась поговорить с твоей любовницей, когда хотела ей звонить?

— Не знаю, — растерялся Рома. — Наверно, хотела просить ее сделать аборт.

У Анжелики вдруг возникло ощущение дежавю — может быть, от одного взгляда на тошно-серую, немаркую, практичную обивку салона. Нечто вроде предчувствия… а когда забеременею я? — к чему эти мысли?..

— Да? Да, конечно, — оборвала она свои идиотские мысли. — А ты знаешь о таком элементарном понятии, как женская солидарность? Твоя жена сама рожала! Она же знает, как тяжело носить ребенка! Сколько нервов это стоит! И о чем она еще собиралась говорить? Может быть, угрожать? Может быть, добиться, чтобы у девушки случился выкидыш?

— В моей жене действительно много такого… — сказал Рома грустно, — и самое главное — это я, наверно, воспитал в ней. Я хотел, чтобы она была жестче. Чтобы не была размазней.

Анжелика вспомнила плотно сжатый рот Кати Потехиной, ее острый подбородок, геометрические скулы… Подросшее дитя-дебил. «Тебе бы следовало воспитывать в ней мягкость, — подумала Анжелика. — Хоть какую-то женственность». Она вспомнила себя — себя, может быть, глупую, со своим всепрощением — такое недалекое время назад…

— Рома, когда любовница моего мужа была беременна, был момент, что я заставила его общаться с ней! Когда он уже хотел бросить ее! — Анжелика перешла почти на крик, так ей было легче бороться с неприятными воспоминаниями. — Может быть, я дура, но я говорила ему: «Саша, она же беременная, подожди, пока она родит, съезди к ней, ты ведь не представляешь, как это тяжело!»

— Моей жене тоже сейчас тяжело, — вступился Рома.

— Ей — тяжело? — Анжелика широко раскрыла глаза, изумляясь. — Чему там может быть тяжело? Там ничего нет внутри! Пустота! Черная, звенящая пустота! Ничто!

Она опять взмахивала руками, едва не ударилась о ручку двери, замолчала в негодовании.

— Ты знаешь, моя жена говорит про тебя практически то же самое, — тихо сказал Рома.

— Что? — опешила Анжелика.

— Ну, что ты чувствовать не можешь… Переживать и вообще… Что ты пустая внутри… как все красивые люди.

— Ну, естественно! — воскликнула Анжелика. — Что ей еще остается говорить?

— Но я почему-то верю тебе, а не ей, — так же тихо продолжал Рома. — Что бы про тебя ни говорили, я чувствую, что ты… светлая.

Он перегнулся и поцеловал ее в губы, ожидая, наверно, примирения. Но Анжелике было сложно сразу расстаться с компьютерными демонами. Она сидела, тяжело дыша, и руки ее сжимались в кулаки.

— Ты светлая, — повторил Рома, и морщинки на лице Анжелики потихоньку стали разглаживаться, — светлое облачко в моей жизни. Яркий свет… в моей темной жизни.

Если он действительно чувствовал это, то Анжелика могла считать себя победительницей. Победительницей карманных монстров…

* * *

На долю Кати оставались теперь только разговоры. Выяснение обстоятельств, не имеющих значения, обстоятельств, которые она знала и без выяснений. И в три часа утра, когда Ромка наконец соизволил появиться дома, она начала еще один долгий, путаный и бессмысленный разговор.

— Ты же обещал приехать вечером, — сказала Катя.

Ромка молча раздевался — похоже, у него не было ни малейшего желания общаться на подобные темы.

— Там, в машине, была Аня? — спросила Катя напрямик.

— Да, — ответил Ромка, не глядя ей в глаза.

— И куда вы поехали?

— Оставь меня, пожалуйста.

— Она сидела на моем месте! — вскрикнула Катя, и от сознания собственного унижения у нее потемнело в глазах.

— Твое место — водительское, — ответил муж холодно. — Эта машина, между прочим, на тебя записана. Я пару раз учил Аню водить… и, ты знаешь, у нее это получается лучше, чем у тебя с твоими водительскими правами.